|
|
ОТКРЫТОЕ ОБЩЕСТВО
Понятие открытого общества – часть наследия философа Карла Поппера.
Выдвинутое как противовес понятию тоталитаризма, оно впоследствии употреблялось
для обозначения общественных условий свободы. Свободные общества являются
открытыми обществами. Понятие открытого общества – социальный эквивалент
политического и экономического понятия «конституции свободы». Последнее,
разумеется, является названием книги другого австрийского беженца, спасавшегося
от нацистов, Фридриха фон Хайека, который поддержал назначение Поппера
профессором Лондонской школы экономики и политической науки после войны.
Получить эту должность Попперу помогла его книга Открытое общество и его
враги.
Карл Поппер и открытое общество. Карл Поппер (1902-1994) занимался главным
образом философией науки. Хотя кое-чем Поппер был обязан Венскому кружку
и другим позитивистски и рационалистически настроенным мыслителям кантианской
традиции, он разработал оригинальный подход к пониманию развития человеческого
знания, особенно применительно к естественным наукам. Этот подход иногда
называют «критическим рационализмом», а иногда «фаллибилизмом» за выраженный
в нем акцент на фальсификации (а не верификации) как сущности научного
метода. Его первая работа, Логика научного открытия (немецкое издание
1935, английское – 1958) в деталях излагает «гипотетико-дедуктивный метод».
Вкратце подход Поппер свободится к следующему. Истина существует, но мы
ее не знаем. Мы можем высказывать догадки и проверять их опытным путем.
Такие догадки в науке называются гипотезами или теориями. Одна из главных
особенностей научных гипотез состоит в том, что они исключают определенные
события. Если мы выдвигаем в качестве гипотезы закон тяготения, вещи не
должны сами собой отрываться от земли. Поэтому утверждения – запреты –
могут быть дедуцированы из гипотез, которые мы способны проверить. Однако
проверка не означает «верификации». Не существует никакой окончательной
верификации, потому что мы не может знать всех относящихся к делу событий
– прошлых, настоящих и будущих. Поэтому проверка означает попытки найти
события, существование которых несовместимо с существующими теориями.
Фальсификация приводит к прогрессу знания, поскольку заставляет нас придумывать
новые и более совершенные теории, которые в свою очередь подлежат проверке
и фальсификации. Наука, таким образом, есть процесс чередования проб и
ошибок.
Поппер развил свою теорию знания в нескольких трудах, в частности применительно
к квантовой механике и другим вопросам современной физики. Позднее к числу
интересовавших его предметов он добавил биологию (Я и мозг, 1977). В 1938
Поппер оставил Австрию, уехав в Англию, а затем в Новую Зеландию, где
он оставался, пока не закончилась война. После возвращения в Англию в
1945 он провел оставшуюся жизнь в Лондоне, занимая должность профессора
логики и научного метода в Лондонской школе экономики вплоть до своей
отставки.
Во время войны Поппер написал два тома Открытого общества, труд, который
он впоследствии назвал своим «вкладом в военные действия». Его лейтмотивом
является полемика с полуканоническими классическими авторами, подзаголовок
первого тома – Платоново наваждение, а второго – Приливная волна пророчества.
Гегель и Маркс. Поппер показал с помощью анализа текстов и сильной аргументации,
что идеальные государства Платона, Гегеля и Маркса – по сути дела, представляют
собой тирании, закрытые общества: «В последующем изложении магическое,
племенное и коллективистское общество будет также называться закрытым
обществом, а общество, в котором индивиды должны принимать решения самостоятельно,
– открытым обществом», – писал он. Термин «открытое общество» был изобретен
самим Поппером. В одной из сносок в Открытом обществе он ссылается на
Два источника морали и религии (1936) Бергсона, где можно встретить эти
термины, однако там (по словам Поппера) проводилось не «рациональное»
а «религиозное различение». Поппер ссылается также на другие понятия,
которые он рассматривает как имеющие отношение к теме, такие как «великое
общество Грэхема Уолласа и «хорошее общество» Уолтера Липпмана, но смысловые
подобия в этих случаях минимальны.
Книга Поппера Открытое общество мгновенно получила широкие отклики. Она
была переведена на многие языки. В следующих ее изданиях Поппер добавил
несколько примечаний и добавлений, но по основному содержанию книга ничем
не отличается от издания 1943. Более поздние его работы, главным образом
эссе, лекции и интервью, развивают определенные аспекты понятия открытого
общества, в частности его применение к политике (метод «пошаговой инженерии»)
и институтам (демократии). Это понятия было заимствовано и другими авторами,
которые попытались ввести в него свои собственные идеи. По этому вопросу
имеется обширная литература, была образованы целые институты, использующие
этот термин в своем названии, многие люди попытались выразить с помощью
этого понятия свои собственные политические предпочтения.
Определение открытого общества. Открытыми являются общества, допускающие
пробы и ошибки. Это самое простое определение понятия. Такого рода более
сильные коннотации, вероятно, предпочтительней дефиниции в терминах более
слабого признания нашей подверженности ошибкам (fallibility, «погрешимости»).
В любом случае открытое общество является приложением попперовской философии
знания к социальным, экономическим и политическим вопросам. Мы не можем
ничего знать наверное, мы можем лишь высказывать догадки. Эти предположения
могут оказаться ложными, и на самом деле в доказательстве ложности наших
предположений и заключен прогресс знания. Поэтому самое главное именно
в том, чтобы оставалась возможность фальсификации, которой не могли бы
помешать ни догма, ни даже внутренние интересы научного сообщества. Перенесение
этого подхода к миру общества приводит к аналогичного рода заключениям.
Мы не можем знать, что такое хорошее общество, и нам остается только выдвигать
проекты его наилучшего устройства. Проекты эти могут оказаться неприемлемыми
или неподходящими; по сути дела, споры об их плюсах и минусах и составляют
жизненную ткань открытого общества. Поэтому самое главное – в том, что
возможно изменение, устранение господствующих проектов и тех, кто с ними
связан, и не существует тирана или картеля интересов, которые могли бы
закрыть такую возможность.
Эта аналогия имеет свои слабые места. Поппер, разумеется, был прав, указывая
на глубочайшие различия между естественными и социальными науками. Фактор
времени, лучше сказать истории, является здесь ключевым. Когда Эйнштейн
опровергает Ньютона, Ньютон после этого уже не может оказаться прав. Когда
неосоциал-демократический проект занимает место неолиберального – Клинтон
заменяет Рейгана и Буша, Блэр заменяет Тэтчер и Мейджора, – это может
означать просто то, что проект, правильный для своего времени, с течением
времени стал считаться ложным. Это даже может означать, что все проекты
в свое время окажутся «ложными» и что в истории нет места «истине». Следовательно,
утопия хорошего общества сама по себе несовместима с открытым обществом.
Общество не только имеет свою историю, для него характерна также неоднородность.
Открытость в отношении проб и ошибок в политической сфере приводит к демократии
в том узком смысле, в котором Поппер определял это понятие. Должна оставаться
возможность устранения правительств без применения насилия, не больше
и не меньше. В применении к экономике первое приходящее на ум понятие
– это рынок. Только рынок оставляет открытой возможность для изменения
вкусов и предпочтений, а также для появления новых «производительных сил».
Описанный Джозефом Шумпетером мир «творческого разрушения», осуществляемого
предпринимателями, может считаться экономическим сценарием прогресса посредством
фальсификации. В обществе, взятом в более широком смысле, найти эквивалент
труднее. Возможно, здесь уместно понятие плюрализма. Можно подумать и
о гражданском обществе, т.е. о плюрализме ассоциаций, деятельность которых
никак не скоординирована между собой – ни явно, ни неявно. Эти ассоциации
образуют как бы калейдоскоп с постоянно меняющимся рисунком созвездий.
Понятия демократии, рыночной экономики и гражданского общества не должны
нас обманывать, заставляя думать, что существует только одна институциональная
форма, позволяющая воплотить их в реальность. Напротив, существует множество
таких форм. Все существенно важное для открытых обществ сводится к формальным
правилам, допускающим продолжение процесса проб и ошибок. Будет ли это
президентская, парламентская демократия, или демократия на основе референдумов,
или – в иных культурных условиях – институты, которые нам будет трудно
называть демократическими; будет ли рынок функционировать по образцу чикагского
капитализма, или семейного капитализма по-итальянски, или немецких корпоративных
предпринимательских практик (здесь тоже могут различные другие его версии);
будет ли гражданское общество основано на частной инициативе, или местных
общинах, или даже на базе религиозных организаций, – в любом случае значение
имеет только то, что при этом остается возможным изменение без применения
насилия. Весь смысл открытого общества заключается в том, что существует
не один путь, и не два, и не три, но 101, т.е. бесконечное, неизвестное
и неопределимое, но достаточно большое число путей.
Объяснение двусмысленности. Предметом «вклада в военные действия», произведенного
Поппером, была, разумеется, нацистская Германия. Кроме того, он занимался
выявлением тех врагов открытого общество, которые могли бы быть использованы
для оправдания тоталитарных режимов. Платоноские всезнающие философы-правители
были него не менее опасны, чем гегелевская историческая неизбежность.
По мере развертывания холодной войны Маркс и марксизм приобретали все
большее значение для Поппера в этом смысле. Враги открытого общества исключали
пробы, не говоря уж об ошибках, и вместо этого мысленно выстраивали соблазнительный
образ счастливой страны, не знающей конфликтов и изменения, которая с
необходимостью превратилась бы в мир тирании и террора. Попперовские пассажи
в конце первого тома Открытого общества все еще не потеряли актуальности:
«Недопущение политических изменений не помогает делу; это не приносит
счастья. Мы уже не сможем вернуться к сомнительной невинности и красоте
закрытого общества. Наши мечты о рае нереализуемы на земле. После того,
как мы научились опоре на собственный разум и критическому отношению к
действительности, вняли голосу личной ответственности, а вместе с ней
ответственности за расширение нашего знания, мы уже не сможем вернуться
к смиренной покорности перед племенной магией. Для тех, кто вкусил с древа
познания, рай потерян. Чем сильнее мы пытаемся вернуться к героической
эпохе трайбализма, тем вернее приходим к инквизиции, тайной полиции и
романтике гангстерского разбоя. Подавляя разум и стремление к истине,
мы обязательно придем к самому жестокому и опустошительному разрушению
всех человеческих начал. Возврата к гармоничному единству с природой нет.
Если мы пойдем этим путем, то должны будем пройти его до конца и вновь
превратиться в зверей».
Альтернатива очевидна. «Если мы желаем остаться людьми, то перед нами
только один путь, и он ведет к открытому обществу».
Эти цитаты пробуждают воспоминания. Те, кто еще помнит время, когда писались
эти строки, наверняка вспомнит и родо-племенной язык нацизма: романтику
плоти и крови, вычурные самоназвания вождей юношества – Hordenfuhrer (вождь
орды), даже Stammfuhrer (вождь племени), – постоянные призывы к Gemeinschaft
в противовес Gesellschaft, однако вкупе с «тотальной мобилизацией» в планах
Альберта Шпеера, который говорил вначале о массовых рейдах партии, а затем
о «тотальной войне» (как и о поставленном на поток массовом уничтожении
евреев). И все же во всем этом имеется двусмысленность, указывающая на
проблему в определении врагов открытого общества и даже не ошибку в рассуждениях
Поппера, а кроме того – на неразрешенный вопрос в теоретическом анализе
тоталитаризма.
Двусмысленность заключена в использовании древнего языка межплеменной
вражды для оправдания самой современной практики тоталитарного правления.
Эрнест Геллнер говорил об этой двусмысленности в своей критике национализма
в посткоммунистических восточных (в частности юго-восточных) странах Центральной
Европы. Здесь нет, писал он, возрождения древней верности роду, это всего
лишь беззастенчивая эксплуатация современными политическими лидерами человеческой
памяти, хранящей такие воспоминания. Иначе говоря, открытое общество должно
справиться с двумя вызовами. Один из них – племя, традиционно закрытое
общество; другой – современная тирания, тоталитарное государство. Последнее
может использовать символы рода и этим вводить в заблуждение многих людей,
как это случилось с Поппером; разумеется, Stammfuhrer не является порождением
родо-племенного строя, это «винтик» в механизме жестко организованного
партии-государства, вся назначение которого в том, чтобы разрушить старые
связи между людьми, а не вернуть их к жизни.
В мире произошла модернизация. Процесс перехода от статусной к контрактной
системе, от Gemeinschaft к Gesellschaft, от механической к органической
социальной солидарности был неоднократно описан, однако непросто найти
примеры перехода в обратном направлении. Поэтому опасность сегодня заключается
не в возвращении к племенному строю, хотя он и может вернуться в виде
«романтизированного бандитизма». В любом случае открытое общество является
современным проектом, предполагающим, что люди расстались с «иллюзией
детства» (в Кантовом определении Просвещения). Счастливое состояние, о
котором писал Поппер, является не столько врагом открытого общества, сколько
его отдаленным предшественником, или своего рода карикатурой. Настоящие
враги открытого общества – его современники, Гитлер и Сталин, и все те
многочисленные кровавые диктаторы, которых, как мы надеемся, постигнет
справедливая кара. Оценивая их роль, мы должны помнить об опасности быть
обманутыми используемой ими риторикой; это не истинные наследники традиции,
а ее враги и разрушители. Возможно, если бы Поппер больше занимался социологией,
он бы лучше понял различие между тем, что Вебер называл «традиционной»
и «рациональной» властью. Он бы лучше оценил нередко человеколюбивую несвободу
прошлых времени и двусмысленную свободу современного мира.
Понятие открытого общества после Поппера. Поппер любил ясные определения,
но сам давал их крайне редко. Поэтому неудивительно и простительно, что
позднейшие интерпретаторы его трудов пытались разобраться с допущениями,
лежавшими в основе открытого общества. Этим занимались многие мыслители.
Указывалось, например, что для обретения открытым обществом реальности
необходимы институты. Способность к пробам и ошибкам должна быть заложена
в сами формы политической, экономической и социальной жизни. В связи с
этим возникают вопросы о демократии (которую Поппер определял как способность
избавляться от правительств без применения насилия). Предполагается также,
что в открытом обществе существует плюрализм групп и сил, поэтому возникает
необходимость обеспечить поддержку имеющегося многообразия. Стремление
не допустить монополии предполагает наличие у открытого общества своих
собственных институтов не только в экономической, но и в политической
сфере. Возможно также появление (как указал Лешек Колаковский) врагов
открытого общества, которые возникают внутри самого открытого общества
как его собственные порождения. Должно ли открытое общество (подобно демократии)
быть в конечном счете «холодным» проектом, не дающим людям чувства принадлежности
и соучастия в общем деле? И следовательно, не содержит ли оно в самом
себе разрушительный вирус, приводящий к фундаментализму?
Эти и другие заключенные в понятии открытого общества опасности заставили
многих авторов внести в его определение черты может быть и желательные,
но расширяющие его смысл до неразличимости с другими близкими понятиями.
Никто не сделал больше как для распространения самой идеи открытого общества,
так и для воплощения ее в реальность, чем Джордж Сорос. Созданный им «Институт
Открытого Общества» внес свой вклад в процесс «открытия» посткоммунистических
стран за счет направления значительных средств, полученных Соросом в результате
финансовых операций. Но и Сорос видит теперь, что открытому обществу угрожает
опасность, исходящая из самого открытого общества, что выражено в его
Кризисе мирового капитализма (1998). Сорос хотел бы найти новое понятие
открытого общества, которое бы содержало не только «рыночные», но и «социальные»
ценности. На это можно было возразить, что понятие открытого общества
предполагает определенные смысловые границы; его содержание не может вместить
все на свете – хорошее и желательное. Именно смысловые границы и делают
понятие открытого общества ясным и полезным.
Однако в понятии открытого общества имеется еще один аспект, требующий
экспликации. Пробы и ошибки – плодотворный и творческий принцип, а борьба
с догматической приверженностью ошибке – благородная задача. Изменения
без применения насилия предполагают существование институтов, которые
следует построить и в дальнейшем поддерживать. Однако ни Попперу, ни тем,
кто поднял знамя открытого общества после его смерти, не пришло в голову,
что открытому обществу угрожает еще одна опасность. Что, если люди перестанут
пробовать? Это может показаться странным и малоправдоподобным предположением.
Тем не менее авторитарные правители оказались способны опираться на молчание
и пассивность своих подданных. Целые культуры (вроде Китая), возможно,
неспособны были использовать свои производительные силы из-за того, что
не любили пробовать. Не нужды обременять понятие открытого общества слишком
большим грузом добродетелей, однако одно из них является необходимым условием
реальности этого понятия. Выражаясь высоким слогом, это активно работающая
гражданственность. Если же использовать более скромные выражения, мы должны
продолжать пробовать несмотря на риск ошибиться и даже оскорбляя защитников
status quo, если стремимся к созданию современных, открытых и свободных
обществ.
Р.ДАРЕНДОРФ
|
